Леопольд Эпштейн
Расклейщица афиш
Я бредил поэмой. Всемирная вечная слава
Мне спать не давала... Морозно капризничал март...
Я был одержимым – а люди подобного склада
Способны порой на холодный и сильный азарт...
Шумели деревья, афишная тумба белела,
И снег на афишах лежал, как седьмая печать...
Ночная расклейщица! Что ты сегодня приклеишь
На место тех звуков, которым уже не звучать?
О Красная Шапочка, что же ты клеишь и зябнешь,
И дышишь на пальцы, смеясь, как античный герой?
Ночная расклейщица, мною подстреленный зяблик,
Зачем ты работаешь поздней морозной порой?
Ты видишь - мороз искривляет и стены, и воздух,
Слепое пространство уходит нелепой дугой,
Ты видишь – расходятся судьбы, расчеты и звезды...
Чего ж ты вещаешь о музыке – чуждой, чужой?
Не в музыке Истина. Музыка – только начало,
А Истина – в свете, который танцует на льду,
Который сквозь тучи несмело мерцает ночами
И в лучших стихах пробивается через беду!
Все то, что отбито, отвергнуто или отпето,
Воюет со светом во мне и мешает ему,
И все, что я делаю – делаю я ради света!
Зачем же так часто я падаю в новую тьму?
Свет может быть резок – но он не бывает безвкусен,
Свет может быть изгнан – но он не бывает забыт –
Как зябкие комнаты наших горячих дискуссий
И теплые комнаты наших холодных обид!...
Я бредил поэмой. А улица бредила ветром,
А ветер взлетал и на дом опускался, как бич...
На улицу нынче не выйдет ни шлюха, ни ведьма –
И лишь, как сова, прошмыгнет милицейский «москвич».
Но в миг, когда снег поднимается выше и выше
И вдруг замирает, как будто сказав: «Не могу!» -
Расклейщица, милая, видишь – у тумбы афишной
Разбросаны звезды на этом секундном снегу!
Фонарь ни при чем – я готов присягнуть и поклясться!...
Сейчас все подымет, закружит и вновь унесет!...
Ночная расклейщица! Небо нам дарит богатство –
Лишь мне и тебе, а «москвич» милицейский – не в счет!
Расклейщица, я не дурак и совсем не безгрешен –
Но нынче я ангел с сосульками вместо усов...
Давай свои руки, расклейщица, я их согрею –
Ведь мы совладельцы галактик, пространств и миров!
Моя компаньонка, ну так ли богатство встречают,
И разве иного обычая нет меж людьми?
Чего ж ты мне шепчешь бессмысленно: «Хочется чаю...» -
А дальше с отчаянной жалостью: «Ты не пойми!»
Расклейщица, милая, что ты, прошу тебя, полно!
В такую погоду – зачем ты такие слова
У тумбы афишной? И я абсолютно не понял...
Я бредил поэмой. Качалась моя голова
В такт строчкам еще не рожденным... Мне спать не давала
Безумная жадность... Я был и творец, и палач,
Я рвался, как мог, - но поэма меня не пускала,
Вцепившись, как в руку вахтер – и хоть смейся, хоть плачь!
О Красная Шапочка, императрица простора,
Владелица звезд, их движенья, тепла и огня –
Ночная расклейщица! Что ж ты боишься вахтера?
Ночная расклейщица! Что ж ты боишься меня?
Ты видишь, как фосфоресцируют стрелки на башне,
Галактику цифр обегая, как месяц назад,
Рисуют границы моим притязаньям вчерашним –
И тем отреченьям, которые мне предстоят?
Когда парикмахер мне льстиво шепнет: «Освежить ли?» -
Я, сморщившись вдруг оттого, что и мал я и прост,
Пойму, как нелепа была б ты в моем общежитьи,
Ночная расклейщица и совладелица звезд!
В углу парикмахерской – столик, на нем – «Крокодилы»...
И я, вдруг подумав, что это – Москва, не Париж,
Вздохну с облегченьем и вспомню, как ты уходила,
Неся свою музыку в свертке промокших афиш...
Ты все оставляла мне – ветер, вахтера и стены,
Афишную тумбу и тысячи звезд на снегу,
Ты мне оставляла богатства бездонной вселенной,
Не зная, что сам я всем этим владеть не смогу;
Но ты уходила, и твой силуэт растворялся...
И чтоб возместить твой бессмысленно верный уход,
Я звезды хватал – но они просыпались сквозь пальцы...
Свидетель – вселенная, ибо вахтеры – не в счет...
Вахтеры не в счет, потому что в морозы похлеще
Приходит к ним сон – и уводит от наших грехов...
Я тоже без пропуска. Я ведь – такой же расклейщик
Своих бесконечных промокших под снегом стихов!
Благодаря редким рифмам на каком-то этапе чтения отчетливо понимаешь, что расклейщица афиш – это еще и муза поэта, и что поэма эта воспевает либо самое себя, либо другую поэму, созданную поэтом ранее:
«Ночная расклейщица! Что ты сегодня приклеишь
На место тех звуков, которым уже не звучать?»
Если смысловые ударения сделать на подчеркнутых мною словах – тогда поэма воспевает другую, созданную ранее.
Перейдем к иносказаниям и сбоям стереотипов мышления в моем имеющем очень высокий рейтинг стихотворении «Весна в запертом изнутри классе консерватории»…
Пьём вдвоём. В паркете прожжена
Лунная дорожка - и до дрожи
Платье на ногах твоих тревожа,
Змейкою вползает в зал весна...
Пьём вдвоём. Стакан весны - без дна,
Вид его хоть сочен, но неплотен...
Как запасы нерождённой плоти,
Нависает в городе весна...
Пьём вдвоём... И всюду - сквозняки,
Как призыв: "Ничьим губам не верьте!
Только факт рождения и смерти
Существует - прочный, как тиски!"
Пьём вдвоём - за сохраненье тайны,
Как вдвоём без поцелуев пить...
Сквозь окно блестит торец от зданья,
Сжатый в нить - и нам видна лишь нить;
Зданье - тень, лишь тень... Свет сзади , с тыла...
Но и плоской тени существу
Можно крикнуть в мир: "Я существу!.." -
Чтобы ты, как эхо, повторила...
Крик, надёжно запертый в костюм -
Это я, и крик зудит под кожей...
Пьём, сидим, дрожим холодной дрожью,
Молчаливость глупую итожим
И жуём весны гнилой изюм...
Стихотворение почему-то имеет не минорную, а мажорную окраску. Почему? Сейчас разберемся.
Дело в том, что стихотворение содержит множество иносказаний, которые сразу понимаешь – и это читателя радует. Мажор возникает из радости читателя, что он понял Вожака-стихотворение, и еще мажор возникает от яркости зрительных образов. Ко всему к этому подталкивает редкость рифм и редкость окраски первой и последней строфы на согласную «ж». Разнообразие планов рифмующихся строк подтверждает беспорядок в мыслях пьющего и от вина, и от присутствия женщины. Настолько большой беспорядок, что он даже дает ей совет не верить его губам.
Стихотворение содержит 5 легко понимаемых иносказаний: «Весна в запертом изнутри классе консерватории» - это иносказание сразу расшифровывается в тексте;
«Как запасы нерожденной плоти» - т.е. как живот беременной женщины;
«Змейкою вползает в зал весна» - т.е. дьявольским искушением страсти;
«Только факт рождения и смерти существует - прочный, как тиски» - т.е. только фактом рождения ребенка и смерти родителей проверяется любовь, все вне этих тисков изменчиво и зыбко;
«И жуем весны гнилой изюм» - изюм подгнивает только в северных странах, где весна бурная и страстная, а не гнилая, гнилое же молчание.
Радость читателя внушает ему, что пьют эти двое не с горя и все у них будет хорошо – а также и то, что они не тупы. Интерес к тексту всюду сохраняется большой – ибо в нем редкие явления и фразы, т.е. чудеса. А читатель любит чудеса.
Если поэт этого последнего интуитивно не чувствует – то он не поэт. Как например псевдопоэт Андрей Дементьев, Большой Авторитет, прославляемый телевидением. Он рифмует только стереотипные слова, и мысли в его стихах стандартны и встречаются в каждом разговоре. Все это пошлость и поучение, а не поэзия.
Разберем сбои стереотипов мышления и иносказания в восьмистишиях Леопольда Эпштейна…
Восьмистишия
1.
Казалось, дело их обречено –
Но были мы обречены... Однако
Мы выбирали каждый раз одно:
Прямое продолжение атаки...
Была для нас в атаке самоцель,
Мы упивались, позабыв эпоху...
Мы шли в Коринф – но мы пришли в Вальдцель,
Мы шли вперед – а оказались сбоку!
2.
Мне кажется, мы затерялись
В межзвездных глухих тупиках –
И пахнет обед ресторанный
Картошкой в любимых руках...
И только прочерченный плеткой
Мой путь между светом и тьмой –
Быть может, не самый короткий,
Но все-таки самый прямой!
3.
Есть мудрость в том, чтоб главного не трогать,
Не задевать хитросплетенья мук –
А думать о разъезженных дорогах
И кружевах березовых вокруг,
О том, что сосны, хмурые, как гунны,
В российский снег вбежали сгоряча...
Не дай нам бог в душе затронуть струны,
Которые сильнее скрипача!
4.
Это в чем-то даже дико –
Не забыл я ничего:
Ярость тика, радость крика,
Эллипс лика твоего...
И пока живу, надеясь,
И пока дышу в окно –
Словно солнце, светит эллипс,
Мною преданный давно!
5.
И можно спичкой осветить
Всю тьму души и тьму пространства,
И можно болью освятить
Великий грех непостоянства –
Но гаснет спичка... И опять,
Уже слабея и седея,
Ты должен людям повторять
Свои абсурдные идеи...
6.
Под бубенцы, под мертвый скрип саней –
Ведь ты должна на что-нибудь решиться!
Спит снежная пустыня – а над ней
Летает взбеленившаяся птица...
Под этот скрип, под этот пляс коней,
Под эту боль томительного бега –
Друг другу лжем с тобой наедине,
Закрыты плотным занавесом снега...
7.
Доступен теор. вер... И можно самому
Все тонкости игры понять уже из правил –
Но выиграешь ты, хотя бы потому,
Что не на ведьму ты, а просто так поставил...
Не ставь на даму пик, а ставь на даму треф –
Но алгоритм простой дается нам годами...
А если ты уже поднаторел в игре –
Ставь только на тузов, и позабудь о даме!
8.
И кто-то властно встанет у стола,
И чьими-то жестокими руками
Положен будет во главу угла
Отвергнутый краеугольный камень,
И будет храм, и бог в нем будет твой...
Но одного ничем ты не восполнишь:
Что камень был положен не тобой,
А кем-то, о котором ты не вспомнишь...
(1)воспринимается как предупреждение, что рассказ будет об обычном жизненном пути и незавершенных (в нашу эпоху) возможностях познания мира.
(2)воспринимается как разочарование в дороге познания и приход к обычным семейным радостям – а затем как возврат к познанию.
(3)только лишь подготовка к воспоминанию (4).
(4)воспринимается как воспоминание о первой любви.
(5)«абсурдные идеи» опять воспринимаются как идеи о познании.
(6)внезапное осознание лжи и холода в семейных отношениях.
(7)уход из семьи и разочарование в любви на стороне: слишком много соперников, которые любовь ни в грош не ставят.
(8)завоевание новой семьи – с осознанием того, что Ее путь познания начат не с тобою.
Удивительная логичность переходов между 8-стишиями при беспорядке внутри их нестереотипна для связного рассказа – а история-то в ассоциациях рассказывается связно! Это настолько необычно, что является абсолютным сбоем стереотипов мышления. 8-стишие (6) появляется несколько внезапно – это недостаток, но он расшифровывается мозгом впоследствии как переход к новой страсти (повлекшей за собой впоследствии создание новой семьи).
Разберем сбои стереотипов мышления и иносказания в моем стихотворении «Лето»…
В твоих глазах я вижу здания...
Листаю улиц пыльный том,
Чтобы тебя узнать - а знание
Мне облегчит отход потом...
А за окном пылится лето,
И мы - в троллейбусе пустом,
И я молчу о том, что где-то
Я видел раньше этот дом...
Тот тихий дом, где клетка лифта
Мне охлаждала жар щеки,
Где маятник на стенке тикал,
Прося от жизни защитить,
Куда вбегал я уничтожить
Весь будничный и серый мир -
Но как назло звонок в прихожей
Всегда звучал на ноте "ми",
И эта злая однотонность
Глушила пыл моих атак,
Как та непробивная тонкость,
С которой говорят: "Чудак!.."
Несносно мне, как зданья схожи -
И вновь один я меж людьми,
И мир в твоих глазах - прихожая,
Где я звоню на ноте "ми"...
Но за окном дымится лето,
Троллейбус пуст, и мы - вдвоём,
И я солгу себе, что где-то -
Что не в глазах увидел дом,
А дом - снесу...
Но клетка лифта,
Всё так же звякая дверьми,
Взмывает вверх - туда, где тихо
Ветра поют на ноте "ми" -
Поют на "ми", звонку послушны...
Я здесь бессилен: не разрушить
Мещанства в женщине приют -
Приют единый на все души,
Где однотонность ломит уши,
А ветры - о тепле поют, -
Поют себя перемогая
И разбиваясь о щеку
Холодного, как лёд, металла...
Но я туда уж не взбегу -
Ведь за окном дымится лето,
И мы - в троллейбусе пустом,
И я солгу себе, что где-то,
Что не в глазах увидел дом -
Дом, теплотой прикрывший жесткость,
Поскольку он - лишь быта остров,
Что мы в троллейбусе, и просто
В твои глаза
ложатся здания...
В твои глаза ложатся здания,
И всё кругом - толпа и прах,
И всё растворено в мелькании,
Но замедляется в глазах...
Это стихотворение – о познании (первичном) очень красивой глазастой спутницы в троллейбусе. Познание – только по ассоциациям с воспоминаниями об уже узнанных в юности женщинах. Но понимается это не сразу, т.к. при всей необычности картинки спутницы и троллейбуса рифмы в первых двух четверостишиях обыкновенны и мозг не слишком стимулирован на понимание. Вначале понимаешь только, что спутница прекрасна (глазастая) – и что спутник ее стремится ее узнать лишь в расчете на взаимность в страсти, хоть она и прекрасна. Это все сказано напрямик.
Последующие 4-стишия с необычными рифмами уже вызывают понимание иносказаний: спутник вспоминает дом своей любимой в ранней юности и неудачные попытки покорить ее мещанский мир привлечением ее к разнообразию познания.
Затем понимаешь, что спутник не хочет верить в схожесть этих двух девушек и надеется на их несхожесть.
Затем понимаешь, что пение ветров на той же ноте «ми» - это нежелание женщин познавать мир, строя новые стереотипы и отменяя старые, нелюбовь женщин к этому. Мещанство как боязнь познания. Мещанство как схожесть со всеми, т.е. как любовь к стереотипам. И здесь уже думаешь о том, что человек создан для познания – из-за навязчивой рифмы на «ми».
Ну, а дальше говорится напрямик о жесткости и черствости мещан – и большинства женщин. Уж не вызвана ли их черствость нежеланием познавать?
Кончается стихотворение восхвалением красоты глаз спутницы и нелепой надеждой спутника на то, что она не такая, как другие.
Минор – хотя и радостное лето.
Явное воспевание стихотворением или песней самих себя является недостатком, как и явные рассуждения о музе. Ибо то, что поэт озабочен стихосложением, любит свое творчество и любуется собой, есть всеобщее мнение, т.е. стереотип мышления, а поскольку он коснется всего произведения – он перечеркивает его и делает его слабым. Строки Пушкина о музе – самые слабые в его творчестве.
Подтвержу это свое мнение очень хорошим стихотворением Леопольда Эпштейна «Воспоминание в немецком вкусе»…
Стреляет память наудачу,
Опорожняя патронташ...
Я помню лето, помню дачу,
Где на веранде, как мираж,
Ломаясь, лестница висела...
Она ломалась, но вела
Туда, где теплый запах сена,
Как запах женского тепла.
Еще я помню – утром ранним
В семейной сонной тесноте
Мы пили кофе на веранде...
Шипели гренки на плите,
Хозяйка, хитрая, как ласка,
Творила церемониал...
А запах сена непролазно
Висел – и думать не давал!
Участок дачный – семь на восемь –
Был прост, расчетлив, щедр и груб,
И я, уткнувшись в грядку носом,
Не вширь исследовал, а вглубь;
И даже вспоминать опасно,
Какой была клубника та –
Такая жесткая у пальцев,
Такая мягкая у рта...
А запах сена, словно на спор –
Он заслонял дорогу мне,
И я верстал легенды наспех,
Чтоб ты была моей вполне...
Я приставал к тебе настырно –
Но нет, не храбро, а смешно...
Мне было стыдно и не стыдно,
Как третьекласснице в кино...
И так, прощая друг за другом
Любой обман свой и просчет,
Я лез наверх... Но круг за кругом,
Как эта лестница ведет,
Я лез по клятвам и изменам,
Переходя все виды зла,
Туда, где теплый запах сена,
Как запах женского тепла!
Как видите, стихотворение полно редких рифм и некоторые его строки иносказательны и понимаются. Начинается оно с двух строк, которые впоследствии очень многозначно расшифровываются мозгом:
«Стреляет память наудачу,
Опорожняя патронташ...»
Почему речь зашла об убийстве яркой памятью? Наверное, потому, что поэт жалеет о приведшей его к семейной жизни лестнице (см. конец стихотворения). Хорошее знание объекта – это скука при его частом наблюдении, ибо начисто отсутствует новое, т.е. нет сбоев стереотипов мышления.
Самые неудачные строки стихотворения – «И я верстал легенды наспех, Чтоб ты была моей вполне...». Причина неудачи 1 приведена в начале этого пункта. Причина 2 – та, что цель творчества – это познание, а не завоевание внимания аудитории, состоящей из одной женщины. Причина 3 – еще один стереотип мышления: дескать, чтобы завоевать женщину – нужно написать ей стихи или музыку.
И ведь иносказание о клубнике, ассоциирующейся с женской грудью, очень хорошее. И иносказание «лестницы», как процесса познания женщины, хорошо понимается. А вот поди ж ты – повторное чтение ослабляет впечатление от стихотворения. И именно из-за указанных мною двух строк «И я верстал легенды наспех, Чтоб ты была моей вполне...».
Т.о., воспевание стихотворением самого себя должно быть неявным, т.е. должно быть дано эзоповским языком ассоциаций. Как в поэме Эпштейна «Расклейщица афиш».
В заключение этой главы о роли дисгармоний и сбоев стереотипов мышления в поэзии приведу свою неплохую поэму, полную иносказаний и с минорным иносказательным окончанием…
Двое и снег, 1966.
Летели снежинки в квадраты оконные,
Лепились к объятиям веток бульвара;
Небес оживающих снежными тоннами
Нежность придавливало, как отару;
Алые плыли во тьме абажурики,
Ёкало сердце от близости мокрой,
И на пальто твоём стыли - дежурили -
Ой, независимо! - блики от окон...
Переулок, 1969.
Квадраты окон. Каменные ниши.
Староконюшенный страстями дышит.
Ложатся хлопья снега мокрой ватой
На лица и в оконные квадраты.
В тоске по абажуру за квадратом -
Стать собственником нежности крылатой -
Деревья тронут провод телеграфный...
Любовь извечно собственностью пахнет...
Шатаясь, валкой поступью пиратов,
Непрошенные - но извечно парой,
Ступают в душу тёплые квадраты -
И из ноздрей москвичек клубы пара;
И из-под шуб выкатываясь шаром,
Волненье меха тоже двоекратно...
Строенья желтоваты в снеге пухлом
И, как в тридцатых, мягки и округлы...
Здесь Мастер с Маргаритой, верно, слышат
И шум шагов, и шорохи на крышах...
Кашне прохожих озарив двукратно,
Назло разбились парами квадраты -
Чтоб жутко было выжить одиноким,
Чтоб не стерпеть, горят квадраты окон;
И хлёстко взрезан мир чертою снега
На черноту - и негу, быль - и небыль...
Но лучше не взбирайся лифта выше -
Туда, где кошки, жесть небес облазив,
Проникнут взглядом ниже подоконника -
И страсть, тупея, выстрелит соблазном
В тебя, монаха - идолопоклонника, -
Нет, лучше не взбираться лифта выше,
Туда. где подоконник виден с крыши:
Уютней с тёплой ложью соучастья...
Сумею ль ограничить этой ложью
И шубками прохожих жажду счастья,
Не зачерпнув окна поглубже ложкой?
Уметь такое - кажется, неловко,
А большего желать уже не смею...
Мой переулок, ты - как мышеловка:
Войти легко, а выйти не сумею...
Четверо, 1971 год
Мы вышли во тьму, где деревья качал
Наш ветер...
Разлёгшийся парк лишь вчера, как цимбал,
Звенел соловьями...
Часы отстукивали нам жизнь,
Как и всем на свете,
Но шёпот из дружеских губ: "Держись!" -
Предшествовал яме.
Мы шли, избалованные губами
И руками,
Ещё не зная, что будет не вечно
Нашим - ветер,
И что весной дискобол - красавчик
Бросает камни -
И нужно спешить, как парковый пёс,
Свою жизнь пометить...
Мы шли всё бесцельней - навстречу кустам,
Взбесившимся птицам навстречу,-
И каждый фонарь, загораясь, ласкал
Каштанов белесые свечи;
Ночь раздвигалась до рези слёз,
До звёзд и капелек;
Казалось, что каждый звук пронизывал
Плоть горячую;
Вдали рассекал собой Метромост
Москвы фотографию,
Спеша зазвучать в нас, как сердце под тридцать,
Скандалом в прачечной...
О, архитектор! Кусок твой и кость -
Моста переплёты;
Чертил ты - и знал, что не всем удалось
Миновать пролёты...
До двух умолкала и гасла Москва,
Но всё ж под огнями
На пляже сияли разгрёбы песка,
Ссыпаясь под нами;
В кустах зашептали: "Никто вас не звал,
И делать здесь нечего!"
И чей-то транзистор простуженный гнал
Песню кузнечика:
"Биенья сердца
жизни быстротечной
Определяют
наших дней основу:
Лови секунды!
Ты отнюдь не вечен!
Ушла страстишка -
будь удачен в новой!..
Но спешка сердца
в жизни быстротечной
Изменой вечной
душу искалечит:
Любой кузнечик
жив страстей мерцаньем,
А человек - ещё
боязнью созерцанья!..
Чем же ты лучше других, человечий гном?
Вспомни, сколько следов у Судьбы под окном!
Знай, что большая мечта - как без лодки весло:
Скольких водоворотами унесло?
Выбрось мечту - и лучше уж вплавь держись.
Помни, секундная страсть - это жизнь!..
Но человеку
длительность мечтаний
Дана с рожденья -
так несчастье метит...
Вон женщина:
любовь слежалась в камень,
Она утонет -
он и не заметит!..
Кто выбирал
предмет страстей, как лодку -
Тот слишком слеп,
хваля борта за прочность!
Уж лучше - вплавь,
отогреваться водкой,
Быстрей сгоришь -
и сразу сердце в клочья!"
И странно нам было, что мы повторяли
Мелодию песенки...
В глазах затемнённых кружились спирали,
На звёздах повесившись...
И мы застывали под фонарём -
Но сказать было нечего,
И нам всё казалось, что мы переврём
Песню кузнечика...
Гармония первой части поэмы основана на следующем:
-
лирический ритм (вальс) указывает на нежность к партнерше – впрочем, отрицаемую холодным снегом,
-
второе четверостишие читается в более быстром темпе, чем первое, т.к. начинается с ударного слога – и это указывает на ускорение темпа в сексе,
-
оканчивается часть намеком на независимость партнерши по сексу, ею ощущаемую – что является ярким сбоем стереотипов мышления мужчин, и это подчеркнуто редкостью рифмы «абажурики – дежурили».
Гармония второй части поэмы основана на следующем:
- первое восьмистишие: ясно, что герой страстен, а не переулок, ясно, что не деревья тоскуют по семейному абажуру, а герой, и ясно, что простая мысль «любовь извечно собственностью пахнет» нестереотипна и отражает настоящую влюбленность героя, что сочетается с нестереотипностью рифмы «телеграфный – пахнет»,
- второе восьмистишие: тоска по семейности – «окна ступают в душу» - не сочетается с сексуальностью героя – ему в душу ступают даже ноздри москвичек и округлость их форм под шубой; впрочем, сексуальность округлых форм под шубками не зарифмована – ибо не сочетается с любовью; и очень ясно, что герой в столь сексуальном настроении одинок, а округлость строений им выдумана,
- третье восьмистишие: в нем все понятно и контекста нет,
- пятистишие: он от одиночества хочет уже влезть на крышу, чтобы увидеть в окне соседнего дома свою голую любимую, когда она разденется, но этого лучше не делать – (двустишие) – чтобы не сойти с ума от страсти,
- последнее восьмистишие: по всей вероятности, его любимая с другим, ибо речь идет о том, что он лишь размечтался о соучастии в ее счастьи и о формах прохожих москвичек и о семейном счастье вообще; и, поскольку он человек не властный и не смеет желать большего, чем мечты о любви – выхода из этого тупика для него нет; и, поскольку его тянет к любимой – нет ему выхода и из этого переулка, где она живет.
Гармония третьей части поэмы по строфам:
-
– выход из тупика страстей нашелся – герой ранним летом гуляет в компании еще трех друзей, они вышли откуда-то во тьму, и ветер принадлежит им, и дружба у них настоящая: предупреждающий шепот из дружеских губ «Держись!» всегда предшествует яме… Нестереотипный образ!
-
– все они избалованы губами и руками, т.е. молоды и красивы и даже любимы – но они не знают, что это не вечно и нужно спешить с созданием своей территории семейной жизни, ибо жизнь вообще – не только их территория и весной красавчики отобьют их любимых; «дискобол» - видимо, статуя в том парке, где они гуляют… Образ пса нестереотипен!
-
– обо всем вышеперечисленном они не знают, они просто бесцельно идут и счастливы, жизнь кажется им ласковой…
-
– почти все сказано в тексте, разбора строфа не требует,
-
– не веря в Бога, они обращаются мыслями к архитектору, проектировавшему Метромост: знал ли он, чертя проект, что Метромост станет излюбленным местом самоубийц?
-
– они дошли до пляжа, там в кустах шепот, их пытаются прогнать – как транзистор в кустах своей песенкой прогоняет песню кузнечика… а содержание песни транзистора – тоже песня кузнечика, только воображаемая и со словами.
-
– (9) – песня кузнечика со словами; в ней все ясно, и комментировать нечего…
Окончательная строфа после песни кузнечика указывает на то, что если переврешь жизнью своей песню кузнечика – т.е. не будешь торопиться жить, будешь по-настоящему любить и т.д. – то ничего не успеешь, а если будешь соблюдать рецепт кузнечиковой жизни – то либо сопьешься, либо начнешь колоться. Жизнь нерадостна. Минор.
Окончание написано редкими рифмами – и потому хорошо понимается.
Стихи о познании сложных процессов. Парадоксально – но они должны быть очень просты и логичны. Достигается это с помощью удачных образов. Тогда они воспринимаются как сбой стереотипа мышления, указывающего, что данный процесс сложен.
Приведу пример одного моего стихотворения, содержащего некоторые иносказания…
"Вера в единого бога - это тоже поклонение идолу, только идол этот сделан не из камня или дерева или золота, а из слов и понятий - и его считают абсолютно всемогущим, и потому он - большее чудо, чем идолы примитивных народов".
Бревно
(песня эвенка)
"Плывёт бревно. Зима остудит
Поверхность речки. Стужа выгонит
Остатки жизни из бревна...
Придут ловчей нас с вами люди,
Достанут крючьями со дна
Бревно - и вытесают Идола!
И на охоте пропотев,
Недокормив своих детей,
Другие кровь и сгустки сал
Положат к основанью Идола...
Но чтоб росток зелёный дал
Тот идол - я пока не видывал!
А будет польза: сытость тел
И сладость жён - для Ловких тех,
Для отличившихся при Идоле;
И станет больше Хитрых тех:
Недокормив своих детей,
Мы сами им куски подкидываем! -
Так Он велит - и жизнь права,
Как правы Солнце и Трава:
Ведь будет лучше всем, когда
Неловких Вечная Дорога
Сгноит - а Ловких станет много...
Мне правды жаль: её к порогу
Не пустят Умные тогда!" -
Так пел эвенк...Он думал: идолы,
Людей смиряя, служат людям;
Он правды в песнях не прикидывал -
Похвалит Сильный иль осудит? -
Он просто знал: где крепче идолы -
Там больше сильных и обид от них!..
Пускай, как он, я гол и нищ -
Я буду петь лишь то, что видел,
Чтоб честных ложью не обидеть...
А если стих на сон кладбищ
Похож - так это сон из жизни
Моей разграбленной отчизны...
Благодаря эпиграфу ясен смысл 6-стиший. Поскольку он абсолютно ясен, разбирать это стихотворение по строфам мы не будем. Отметим только следующее…
Ритм стиха ассоциируется с ритмом шагов, а вот количество строк в строфе, кратное 6, указывает на лирическую любовь к отчизне. Общий смысл стихотворения: религия защищает богатых и грабит бедных, препятствует процессам познания – и потому вредна.
Сложные рифмы слова «идол» намекают на сложность бесплодного (согласно 6-стишию №2) процесса познания религии – и, соответственно, на то, что обманывать человека она может до бесконечности. И одновременно это указывает на привлекательность религии для простого человека (эвенка) из-за сбоев стереотипов мышления на рифмах.
_____________
Как Вы убедились, разбор причин, по которым поэзия сильно действует на человека из-за страстей (4) и (19) – страстей противоречивых – гораздо проще, чем в музыке. Иносказания же при удовлетворенной страсти (4) понимаются из-за страсти (23). Кроме того, при удовлетворенной страсти (4) возможно и создание гипносостояния – и в нем Вожаком выбирается текст произведения.
Глава 9. Одна из причин современного театрального бума в России.
Стереотипные алгоритмы мозга Б4 и Б5:
Б4. Алгоритмы распознания настроения наблюдаемого человека (по лицу, жестам, голосу).
Б5. Алгоритмы распознания, чувствует ли говорящий человек то, что он говорит, или же он лжёт? Уверен ли он в том, что говорит, или не уверен? (Алгоритмы действуют на основании мимики, жестов, голоса и содержания речи говорящего).
Nota bene. Алгоритмы Б4 и Б5 моделируют внутри слушающего или наблюдателя состояние психики говорящего или наблюдаемого.
Nota bene. Большая часть результатов действия алгоритмов Б4 и Б5 с увеличением возраста человека становится недоступной его сознанию. Однако при сбоях алгоритмов Б4 и Б5 утомляется «Я» даже у стареющих людей. Впрочем, у очень старых «Я» уже не утомляется при сбоях этих алгоритмов.
Отметим: непонимание между детьми и взрослыми в современном мире увеличивается. Причины:
9.1) взрослые не испытывают удовольствия от длительного познания, даже сопряженного со сбоями стереотипов мышления (об этом см. главу 6, пункт «Цепь дисгармония – гармония в современном мире»), детям же такие сбои (т.е. чудеса) всегда в радость,
9.2) дети бескорыстно стремятся к познанию под влиянием страсти (4) – взрослые же в познании корыстны все более и движимы мечтой о высоких заработках (см. там же),
9.3) взрослые все чаще, движимые профессиональными психопатиями, склонны верить в любые слова начальства и «нужных людей» (см. книгу 13, главу 10) – и у взрослых, соответственно, портятся стереотипные алгоритмы Б4 и Б5,
9.4) взрослые все чаще слепо верят зачастую лгущим Великим Авторитетам (см. главу 6, пункт «Цепь дисгармония – гармония в современном мире», а также книгу 12, главу 12, пункты 12.4 и 12.5) – и соответственно у взрослых портятся алгоритмы Б4 и Б5.
По этим причинам и у детей многие алгоритмы Б4 и Б5 формируются неправильно (из-за непонимания мимики взрослых и их речей). Кроме того, взрослые, занятые работой и утомленные ею, все чаще раздражаются от собственных детей – и подают им т.н. двойные сигналы: мимика взрослого сигнализирует «я устал, ты меня раздражаешь» - а говорят они ребенку «Я тебя люблю». Это также приводит к порче у детей алгоритмов Б5.
Поэтому у современной молодежи возросло отрицание сигналов алгоритмов Б4 и Б5 мозгом. Оно возводится мозгом в стереотипный алгоритм.
Естественно, слабые сбои стереотипных алгоритмов Б4 и Б5, когда наблюдаемый артист в театре слегка фальшивит, уже не приносят радости и ощущения чуда: для этого уже нужны сильные сбои и большая фальшивка. А сильные сбои, раньше воспринимавшиеся как явная ложь (что справедливо) и анализировавшиеся сознанием, в наше время приносят ощущение слабого сбоя, чуда и радости (а то даже и приводят к гипносостоянию).
Поэтому публика валом валит в любой театр, где актеры достаточно фальшивят.
Сильно сфальшивить легко – не фальшивить трудно. Но у людей нет ощущения явной лжи.
Такова причина театрального бума.
Кстати, легкая фальшь присутствует в игре любого актера, даже хорошего – хороший актер озабочен выстраиванием теории своих чувств, позволяющей ему их хорошо почувствовать и сыграть, и эта теоретическая озабоченность прорывается в тоне. Она незаметна только в сценах раздумья, ибо для раздумья она вообще характерна и без игры. Поэтому я так не люблю, когда актеры читают стихи. Впрочем, любители театра привыкли к такой легкой фальши – и не замечают ее даже в чтении стихов.
Глава 10. Огрубение человека к старости – и почему старики
валом валят в театры и смотрят фальшивые заграничные
телесериалы. Мимика в сериалах. Поток кинопроизводства.
Взрослые люди, чтобы не подчиниться слабому гипнозу умелого плута и не полюбить его из-за сбоев стереотипных алгоритмов Б4 и Б5, часто отрицают результаты работы алгоритмов Б4 и Б5 и надеются в разговорах только на логику для изобличения лжи и неискренности. В результате многие цепи алгоритмов Б4 и Б5 атрофируются к старости. Такой человек уже не чувствует грубой фальшивки актера. И зная свою безопасность – актер ведь не выманит у зрителя деньги или квартиру – зритель подчиняется своей инстинктивной любви к сбоям оставшихся цепей этих алгоритмов и гипносостоянию из-за этого.
Поэтому такие старики любят любой театр и любой телесериал с грубой фальшью.
Особенно отличаются грубой фальшью заграничные телесериалы: в них присутствует равнодушный голос озвучивающего перевод и фальшь самого перевода.
Естественно, такие старики будут смотреть телесериалы и тратить деньги на плохой театр.
Кинопроизводство за границами России поставлено на поток – так что в мимике актеров неизбежна грубая фальшь. Так что даже при хорошем, душевном переводе из-за грубо фальшивой мимики телесериалы смотреть будут.
Глава 11. Мечта как вторичное познание.
Мечтаем мы об объекте тогда, когда наше представление о нем уже сложилось и он якобы способен удовлетворить либо страсть (4), либо страсть (1), либо одну из других страстей, нам в данный момент свойственных (список страстей см. книгу 12, главу 0). В мечтах мы строим планы достижения объекта страсти и познаем его взаимодействия с нашими планами и движениями в соответствии со сложившимися у нас стереотипами и инстинктами, зачастую предполагая, что такие же стереотипы присутствуют у всех других людей. И, достигнув в мечте объекта, заранее получаем удовлетворение страстей в мечте, разжигая т.о. свою страсть, ибо она остается неудовлетворенной гормонально. В отличие от снотворчества, в коем мы иногда частично удовлетворяемся (см. книгу 10, главы 1 – 4). Представление об удовлетворении страсти в мечте возникает в мозгу из-за схожести снотворчества и мечты, которой часто обладает мозг мечтающего человека. Сны бывают даже у собак. И во сне, и в мечте превалирует ассоциативное познание (см. эту книгу, главу 1). Хотя у шизотимиков иногда присутствует и категорное познание в мечте (см. эту книгу, главу 1, и книгу 7 часть 2, главу «Шизотимики и циклотимики», стык страниц 3 и 4). У шизотимиков в мечте всегда наступает удовлетворение свойственной всем людям страсти (8), что воспитывает у них любовь к мечтам. Циклотимик же, стремясь (по стереотипу мышления) контролировать реальность, сопротивляется процессу мечты. Заметив, что мечты далеко не всегда приводят к реальному результату, циклотимик начинает далекое ведение мечты пресекать. Шизотимик же, если он не поклоняется реальности и материальной выгоде, не пресекает мечты, довольствуясь зачастую негормональным удовлетворением страстей в мечте.
Отметим, что в глубоком гипнозе человек мечтает только по приказу Вожака, возбуждает цепочки для ассоциаций лишь по его слову, «Я» подавлено.
Мечта о вторичном познании (с пересказа или из мечты) – частный случай которой мечта о мечте – свойственна в юности лишь людям достаточно сложным и часто получающим гормональное удовлетворение от процессов мечты или сна. Такие люди всегда воспринимают музыку баллад Шопена как такую мечту о вторичном познании; а познание наук с пересказа всегда любят и – в случае шизотимиков – не пресекая такую мечту, порой достигают в ней существенных научных результатов (если только не обрывают ассоциативные цепи познания).
Музыка попсы, постоянно сокращая ассоциативные цепочки и прославляя мечту о сытной и спокойной жизни, о деньгах и о голом сексе, не дает людям радоваться страсти (4) и познанию.
«Любовь», став стереотипным словом стихов попсы, уже не воспринимается как чудо (чудо обязано быть нестереотипным) и портит человеку удовольствие от сбоев стереотипов в мечтах о любви и удовольствие от длительных процессов познания секс-объекта.
Поэзия, не радующая сбоями стереотипов мышления, уничтожает память о детском наслаждении ими и смотрится как нежизненная (и напыщенная в случае явных попыток воспеть предмет). Она не заражает настроением, не дает в мозгу образов и лишь тупо поучает. Такова, например, поэзия Андрея Дементьева. Такова и вся поэзия попсы. Познание после нее кажется достойной целью лишь ради материальных результатов, поскольку детское удовольствие от сбоев стереотипов мышления и инициации ими процессов познания имеет свойство забываться без практики. И именно об этом свидетельствует успех Андрея Дементьева у публики. Т.е., с одной стороны, его поэзия этому учит – а, с другой стороны, его поэзия оплачивается благодаря тому, что слушатели научены этому самой жизнью. Ибо в его поэзии начисто отсутствуют чудеса (т.е. сбои стереотипов мышления – в т.ч. от редких слов и их рифм). Поэтому его поэзия только вредит тем высокоморальным принципам, которые он пытается воспевать. А иногда она смотрится и как прямая ложь – «Нет женщин некрасивых, пока мужчины есть» - или как воспевание психически упрощенных людей. Стихотворение, из которого я дал 2 строчки, ассоциируется с грубостью принципа Жириновского «Каждой бабе дать по мужику». Этого А. Дементьев не хотел – но именно это у него получилось. Ведь все мужчины и женщины знают, что красивая женщина – это такая, о которой мечтают вопреки ее недоступности, а не благодаря ее доступности. Следовательно, речь в приведенном двустишии идет не о мечтах и красоте, а лишь о сексе. Следовательно, настоящие мужчины, прославляемые А.Дементьевым – это те, которые настолько тупы, что неспособны мечтать о женщине. И потому считают красивой некрасивую. Таких мужчин просто нет. И это стихотворение – прямая ложь.
Глава 12. Смерть поэзии серебряного века и хорошей более современной поэзии.
В главе 6 в пункте «цепь дисгармония – гармония в современном мире» достаточно говорилось о смерти классической и романтической музыки.
Но ведь и романтическую и неоромантическую поэзию не понимают – и она тоже умирает. В чем причина?
Редкие ли и нестереотипные рифмы не производят ощущения яркости сбоев стереотипов мышления?
Или перестали понимать редкие, нестереотипные слова?
Или радость от сбоев стереотипов мышления улетучилась?
Или полюбили, чтобы все говорилось напрямик, а не ассоциациями и иносказаниями – т.е. цепь понимания мысли и образа «дисгармония – гармония» настолько сократилась, что нет охоты истолковывать слова?
Основные причины – конечно, третья и четвертая.
Первые две – я читал людям стихи и потом опрашивал их – исключаются! Слова понимаются и ощущение яркости их присутствует. Тут все в порядке.
Причины – именно последние две. И это очень страшно.
Убывает страсть к сбоям стереотипов мышления. И убывает труд, на который готов пойти ради них мозг человека. Т.е. убывают познавательные способности людей. Страсть к познанию и радость от познания.
А производство и жизнь человечества требуют их увеличения, а не уменьшения. Это – катастрофа.
Более того. На людей новых поколений сильнее действует гипноз неопределенных и алексичных речей политиков (см. книгу 1, главу 2, книгу «приложение», пункт Б3, и книгу 10, главу 20 и главу 16 пункт 16.2). И этих людей легче, чем в прошлые века, обмануть мошенникам и Большим Авторитетам, поскольку алгоритмы подсознательной интуиции в отношении людей Б4 и Б5 у новых людей почти не работают, а познавательные схемы, познающие говорящего анализом, запускаются у новых людей лишь при сознании, что затронуты их личные интересы (деньги, самооценка, секс, Бог у религиозных).
И это тоже – катастрофа.
Заострю Ваше внимание на том, что я предупреждаю Вас о колоссальной катастрофе, грозящей человечеству: все меньше становится людей, которым длительное познание (от сбоя стереотипов мышления до построения новых стереотипов) – в радость. А только из таких людей и выходят настоящие большие ученые.
Основные причины уменьшения числа таких людей – см. статью «Религия и страна» и цикл статей «Воспитание талантливого ребенка в семье и в школе». Побочные причины приведены в этой книге.
Положение очень серьезно. Это – кризис Человечества как познающего мир организма.
