Глава 7. Пентатоника и джаз.
Вершиной джаза современные тупые музыковеды считают блюз. Основная мелодия блюза и даже многие аккорды пишутся в звукоряде, называемом пентатоникой. Почти все пентатонические аккорды звучат равнодушно-вопросительно либо дисгармонично – и при этом они не стремятся ни к одной ступени пентатонической гаммы. Блюз, написанный в чистой пентатонике, изображает только равнодушные вопросы и дисгармонии – и не содержит ни ответов, ни гармоний. Интонационно он таков.
Под такую «музыку» легко думать о постороннем – например, о сексе или в равной степени о прочитанной книге.
Музыка блюза, не содержа изображения процесса познания и состоя из одних только равнодушных вопросов, никогда не разрешающихся в гармонию (т.е. в выработку нового стереотипа или в окончательное познание в любви), не может служить даже изображением светской беседы с сексуальной блондинкой. Ибо в этой музыке отсутствует даже простая страсть (т.е. устремленность мелодии к разрешению в гармонию).
Крайне трудно создать блюзовую музыку, которая хоть на что-то бы намекала, и такую музыку создают только за счет отклонений от пентатоники. Такие отклонения хорошо удавались пианисту Чижику – но музыкальные критики обвиняли его в «отходе от чисто интеллектуального джаза».
Меня всегда интересовал вопрос – в чем это журналисты и музыковеды усматривают «интеллектуальность» блюза? В его бесстрастии – под него легко думать о постороннем и вести бессмысленные беседы? В том, что он изображает постоянные равнодушные вопросы без ответов, при этом ритмом намекая на отсутствующую в мелодиях страсть? В том, что под него легко пьется вино – он своей бессмысленностью смягчает отсутствие мыслей при опьянении? В том, что такая «музыка» не вынуждает сочувствовать изображаемому музыкой субъекту?
Лично я противник джаза и особенно чистого блюза. Это музыка гримасничающих обезьян, выпрашивающих у человека подачку и абсолютно не понимающих при этом собственных гримас: они ассоциируются у самой обезьяны только с одним – с конечной подачкой.
Глава 8. Поэзия как чередование гармоний и дисгармоний, стереотипов мышления и их сбоев. Ритмы в поэзии. Рифмы в поэзии.
Во-первых, заметим, что если конец каждого стихотворного периода содержит либо мысль или образ нерадостные, либо мысль или образ явно нестереотипные или содержащие сбой стереотипа мышления по сравнению с предыдущим периодом – то стихотворение ассоциируется с минором в чистом виде, т.е. с незавершенной гармонией в концах периодов; если же все концы периодов либо радостные, либо содержат обыкновенность, либо содержат мысль, гармоничную по отношению к прошлому содержанию периода – стихотворение ассоциируется с чистым мажором, т.е. с завершенной гармонией в концах периодов.
Я предпочитаю в стихах минор.
Впечатление минорности резко усиливается от рифмованных редких слов нерадостной окраски, а мажорности – от рифмованных редких слов радостной окраски. (Под редкостью слова понимается его необычность для разговорного языка.)
Рифмы, состоящие из редких слов, усиливают деятельность мозга по познанию стихотворения и ассоциируются в мозгу с учебой и познанием и потому воспринимаются как аккорд, содержащий некоторый диссонанс и воспевающий сбой стереотипов мышления (каковым сбоем такая рифма и является – ведь слова рифмы нестереотипны и рифмовать их – большой умственный труд). Стихи, содержащие такие рифмы, звучат как магия познания. И их понимание – тоже некоторый умственный труд.
Если стихотворение содержит то нестереотипность редких рифм, то нестереотипность редких образов-картинок, то нестереотипность редких (хотя и логично следующих из предыдущего) мыслей, то нерадостность – и все это постоянно не убывает, то такое стихотворение воспринимается как напряженно-страстное, хотя любви в нем может и не быть. Вместо редких рифм может быть употреблена озвученность на редкое сочетание согласных (напр., «ж» и «ш») или разнокоренная аллитерация (напр., «таранящий, ранящий») или тройные и даже многократные рифмы пусть даже не редких слов.
Такова роль дисгармоний и сбоев стереотипов мышления в стихах.
Но на этом их роль не кончается.
Роль нестереотипных, редких рифмованных слов (или фраз) в рождении зрительных образов при чтении тоже велика. Зарифмовать явления необыкновенные, сделав их как бы ожидаемыми по похожести звучания, как делает мозг в детстве, когда многое или все необыкновенно – это ассоциация с детской работой мозга по первичному познанию. Эту работу мозг делает только в детстве. А в детстве алгоритмы Б1.2, определяющие по зрительному образу предмета или явления его обозначение на родном языке, работают и в обратном направлении: по слову выдают его зрительный образ. Кроме того, для редких слов даже в мозгу взрослого человека еще сохранен зрительный образ из их первичного познания. Кроме того, редкие слова мозг стремится осознать по их зрительному образу, чтобы лучше запомнить. Все это – сбой стереотипа привычного взрослого мышления и взрослого состояния мозга. А мы любим такие сбои (см. страсть (4)) и подчиняемся в состоянии сбоя Вожаку, а если его нет – стремимся найти (см. книгу 1).Роль Вожака выпадает тексту поэтического произведения с обилием редких рифм, и этот же текст мы любим. Ну, и потом – мозг инерционен: он стремится продолжать работу по зрительному ассоциированию слов. И абсолютно подчиняется тексту-Вожаку, внимание к которому увеличивается.
В таком состоянии даже иносказания легко понимаются.
Вот такое состояние наступает от хорошей поэзии. С рифмовкой редких явлений. Поэзии не графоманской, а истинной.
Мы описали роль сбоев стереотипных алгоритмов мышления, т.е. дисгармоний.
А теперь поговорим о гармониях и о средствах воспевания.
Прежде всего мы имеем ритм (или размер) стиха, ритм чередования рифм, количество строк в строфе, рифму (ее яркость, т.е. нестереотипность, и ее гармоничность или дисгармонию по смыслу рифмованных слов, утвердительность или вопросительность смысла рифмованных слов, указывающих на чувства или мысли, радостность или нерадостность последнего слова рифмы и первого слова рифмы и т.п.), и мелодическую целостность строки, строфы и стихотворения.
Разберем несколько примеров.
Вот первая часть поэмы Пастернака «Девятьсот пятый год»…
В нашу прозу с ее безобразьем
С октября забредает зима.
Небеса опускаются наземь,
Точно занавеса бахрома.
Еще спутан и свеж первопуток,
Еще чуток и жуток, как весть.
В неземной новизне этих суток,
Революция, вся ты как есть.
Жанна д’Арк из сибирских колодниц,
Каторжанка в вождях, ты из тех,
Что бросались в житейский колодец,
Не успев соразмерить разбег.
Ты из сумерек, социалистка,
Секла свет, как из груды огнив.
Ты рыдала, лицом василиска
Озарив нас и оледенив.
Отвлеченная грохотом стрельбищ,
Оживающих там, вдалеке,
Ты огни в отчужденьи колеблешь,
Точно улицу вертишь в руке
И в блуждании хлопьев кутежных
Тот же гордый, уклончивый жест:
Как собой недовольный художник,
Отстраняешься ты от торжеств.
Как поэт, отпылав и отдумав,
Ты рассеянья ищешь в ходьбе.
Ты бежишь не одних толстосумов:
Все ничтожное мерзко тебе.
В этом отрывке бросается в глаза, что рифмы нечетных строк – это всюду рифмы не только редких слов, но и рифмованные слова совершенно не сочетаются друг с другом по смыслу. Это прямое воспевание беспорядочности событий революции, их кажущейся нелогичности. Третья и четвертая строки в каждой строфе так или иначе указывают на чувства. Это – воспевание страстности революции. А последняя строка отрывка – это воспевание чистоты революции.
Дальше в поэме идет глава первая – «Отцы». Читая эту главу, понимаешь, что революция не упала с неба, а была логическим завершением этапа в жизни России. Это был этап героической романтики народовольцев. Приведу отрывок о женщинах из организации «Народная воля»…
Тут бывал Достоевский. Затворницы ж эти, не чаяв,
Что у них, что ни обыск, то вывоз реликвий в музей,
Шли на казнь и на то, чтоб красу их подпольщик Нечаев
Скрыл в земле, утаил от времен и врагов, и друзей.
Это было вчера, и, родись мы лет на тридцать раньше,
Подойди со двора, в керосиновой мгле фонарей,
Средь мерцанья реторт мы нашли бы, что те лаборантши –
Наши матери или приятельницы матерей.
Здесь уже тон спокойный, строки рифмуются по смыслу сочетающиеся – и читатель понимает, что из этого этапа логически следует революция…
И дальше в поэме Пастернак нигде не изменяет этому приему воспевания страстности либо логики событий. Там где воспевается логика – рифмуются не контрастные по смыслу строки, а там, где страстность – контрастные.
Вальсовый размер (т.е. ритм) поэмы не меняется: эта поэма – полет мечты и одновременно описание реальности. Только в одном месте меняется размер с амфибрахия на дактиль – это место описывает похороны Баумана, и сбив рифм звучит очень траурно.
Теперь поговорим о роли иносказаний в поэзии. Они понимаются, если мозг подготовлен к ним хотя бы несколькими рифмами редких слов: такие рифмы заряжают мозг на познание, как и дисгармонии в музыке.
Начнем с поэмы «Высокая болезнь» Пастернака. Это отчасти поэма об октябрьской революции 1917, а отчасти – о нетерпимом положении в русской поэзии, создавшемся после 1917 году к 1923-1924.
Начинается поэма так…
Мелькает движущийся ребус,
Идет осада, идут дни,
Проходят месяцы и лета…
В один прекрасный день пикеты,
Сбиваясь с ног от беготни,
Приносят весть: сдается крепость…
Не верят, верят, жгут огни,
Взрывают своды, ищут входа,
Выходят, входят… Идут дни,
Проходят месяцы и годы,
Проходят годы – все в тени…
Рождается троянский эпос.
Не верят, верят, жгут огни,
Нетерпеливо ждут развода,
Слабеют, слепнут… Идут дни –
И в крепости крошатся своды.
Мне стыдно и день ото дня стыдней,
Что в век таких теней
Высокая одна болезнь
Еще зовется песнь.
Уместно ль песнью звать содом,
Усвоенный с трудом
Землей, бросавшейся от книг
На пику и на штык.
Благими намереньями вымощен ад…
Установился взгляд,
Что если вымостить ими стихи –
Простятся все грехи.
Все это режет слух тишины,
Вернувшейся с войны,
А как натянут этот слух –
Узнали в дни разрух…
Отметим, что начинается поэма с иносказательного описания революции – и благодаря редким рифмам иносказание понимается. Слова «рождается троянский эпос» понимаются как «рождается эпос троянского коня, эпос предательства революции». И очень хорошо понимается, что «в крепости крошатся своды» означает, что революция рушится сама, без того, чтобы ее кто-то предавал… Благодаря редким рифмам понимается и конец отрывка: сейчас автор перейдет к описанию дней возвращавшихся с войны солдат в самом начале революции.
Далее по тексту поэмы следует..
Обивкой театральных лож
Весной овладевала дрожь…
- и далее описываются ходившие нелепые слухи и ложь, так что понимаешь, из какой среды взялись и где были воспитаны послереволюционные поэты, готовые рождать и распространять «троянский эпос» предательства революции. Они косноязычны, они пишут плохо – и пишут неправду.
Кстати, автор в этой поэме дает и краткое описание выступления Ленина на съезде, которое заканчивается так…
Он управлял движеньем мыслей –
И только потому страной…
Тут содержится явный призыв управлять так же и дальше, не прибегая к сказкам о предательстве революции и к репрессиям. Призыв не командовать людьми, а управлять движением их мыслей… Призыв завуалирован – но благодаря редким рифмам этот эзоповский язык понимаешь… Из-за редких рифм читаешь поэму в легком гипнозе и полностью концентрируешь внимание на тексте, как на Вожаке.
А перед этим автор говорит о том, что в речах Ленина производило огромное впечатление…
Слова могли быть о мазуте –
Но профиля его изгиб
Дышал полетом голой сути,
Прорвавшей глупый слой лузги.
Конечно, все это верно лишь для людей с тонкой душой, не забывающих и не предавших свое детство ради сытной кормушки. А таких было мало – и, по-моему, этого не понимал в то время Пастернак. Но даже если он это понимал – что ему было делать? Писать открытым текстом все это было нельзя – его поэма в этом случае даже не была бы опубликована. Состояние мозга у него долгое время было сбойное из-за того, что он понял позже, сколь малое количество людей его понимает. Ему даже нравилось это сбойное состояние мозга. Разонравилось ему это намного позже:
Я один. Все тонет в фарисействе.
Жизнь прожить – не поле перейти.
Перейдем к другим иносказаниям – лирическим. Они очень хороши у поэта Леопольда Эпштейна…
