Сны из прошлых жизней и вещие сны. Механизм создания снов. Психологические свойства разных языков общения.
Загнивание «тоталитарных демократий».
Невозможность талантливой журналистики, преследующей цель создания общенародного «усредненного мнения».
Невозможность «усредненного мнения» у человека вообще.
Религиозный раскол в Израиле.
Родной язык и мозг человека.
Язык Гитлера и его власть.
Религии и идеологии, их несовместимость.
Секреты ораторского искусства.
Я сам видел т.н. «сны из прошлых жизней» и т.н. «вещие сны». Поскольку такие сны необычайно полезны для психического состояния человека – я опишу механизм создания снов вообще и таких снов в частности; и когда вы этот механизм хорошо усвоите – Вы тоже будете видеть «сны из прошлых жизней» и «вещие сны».
Ну, а после этого я опишу отличия в языках, на которых говорят народы Земли – и психологические свойства разных языков. Связь между этим вторым вопросом и первым – о снах – будет ясна из дальнейшего изложения.
Далее я более или менее разъясню, что я имею ввиду под понятием «тоталитарной демократии» и объясню, насколько это возможно, процесс загнивания свободы слова, журналистики, науки и искусства в таких «демократических» системах.
Далее я докажу невозможность создания «усредненного мнения» по больным вопросам у читателей и зрителей в странах с тоталитарной демократией.
Далее я приведу содержание работ по психологии, на жестком опыте подтверждающих связь родного языка со структурой мозга и тот факт, что мозг в детстве развивается в основном на задачах овладения родным языком.
Далее я опишу отклонения от языка взрослого, допускаемые детьми.
Далее я раскрою секреты ораторского искусства.
Книга написана только для очень внимательного читателя.
Перевод глав 15, 16 возможен лишь на английский. На немецкий или французский перевести их невозможно. На иврит – тем более.
Перевод примера речевого периода в пункте 16.3 невозможен даже на английский язык
Глава 1. Один «сон из прошлых жизней», который я видел.
Лег спать я голодным.
В последнем сне перед пробуждением было вот что…
Приснился мне железнодорожный кабачок, расположенный, по-видимому, ниже тротуара, т.к. увидел я его сначала сверху: деревянные скамьи и столы и пахнет едой – но «не помню», какой именно.
Потом я оказался сидящим в этом кабачке на скамье.
Далее я, видимо, встал и прошел в угол кабака – и там на противне огромного размера лежали две свежежаренные свиные туши: они были намечены только контуром, но от них исходил запах жареной свинины.
Далее я, видимо, опять сел на скамейку и раскрыл книгу (которая, видимо, лежала на столе). Книга была большого формата. И ее картинки поразили меня: первая же картинка (с характерным для картинки подчеркнутым толстыми линиями абрисом фигур на рисунке) была стереоскопична! Т.е. картинка эта была с объемным изображением!
Я удивился во сне и задал себе вопрос – как это достигается?
И тут же обнаружил, что каждая картинка в книге двухслойная: на нижней плотной бумаге печатается изображение для правого глаза, а на верхней полупрозрачной пленке – изображение для левого глаза.
Должен был наклюнуться вопрос, как каждый глаз видит только изображение, предназначенное только для него? Но вопрос этот не был задан – и я проснулся.
____________
Анализируя сон, я подумал, что столь яркий подземный железнодорожный кабак с цельножаренными свиньями мог быть только в прошлом веке (я имею ввиду 19-й век) или еще раньше.
А яркость сна могла бы не знакомого с психологией человека привести к мысли, что этот сон – видение из его «прошлых жизней».
Глава 2. Механизм создания снов.
Анализируя сон, я пришел к выводу, что он порожден двумя вопросами:
1) Где и что лучше поесть на железной дороге?
2) Какие книги (поярче) взять с собой в дорогу (в поезд) лучше всего?
И, кроме того, я вспомнил, что очень люблю жареную свинину и очень давно не ездил в поезде (что я тоже очень люблю по личным причинам).
Далее я вспомнил, что освещение в приснившемся мне железнодорожном (подземном) кабачке было очень хорошим, ибо я очень ярко видел и контуры свиней, и страницы стереоскопической книги. Но вот кожи жареной целиком свиньи я не смог воспроизвести – и изворотливая психика задала вопрос о запахе – и я тут же почувствовал требуемый запах жареной свинины, который хорошо знаю.
Точно так же яркую обстановку подземного кабачка воспроизвести трудно – объем зоны концентрированного внимания не позволяет – поэтому психика воспроизвела неопределенный запах еды.
Далее приступим к подробному анализу и этого сна, и механизма создания снов вообще.
«Я» задает вопрос. Например – «где лучше всего поесть?» Возбуждается тема сна, которая является гипно-Вожаком. Например: «подземный железнодорожный кабачок прошлых веков». Причем вначале возбуждаются только 2 слова: «подземный кабачок». Дальше идут простые вопросы:
«как его ярче представить?» -
«полутемное помещение, видное сверху, с входной лестницы!» - и соответствующий зрительный образ. Я в своей жизни такие кабачки видел, поэтому образ в мозгу есть. Но в зону концентрированного внимания зрения образ целиком не влезает. Поэтому идут вопросы:
«чем характерен такой кабачок?» -
«там грубые деревянные столы» - соответствующий зрительный образ – «и такие же скамейки!» - соответствующий зрительный образ.
«Я» голодного человека сигнализирует – «образу не хватает целенаправленности к еде!» – и тогда «Я» задает вопрос – «Запах?» - и гипно-Вожак-тема отвечает: «неопределенный запах еды!». И тут же следует соответствующий образ запаха.
Вопрос о запахе в снотворчестве встречается крайне редко – поэтому сон кажется очень ярким.
Тема и «Я» голодного человека совпадают в вопросе «Что поесть?» - и возникает новая тема, т.е. новый гипно-Вожак – «жареные свиньи, побольше!»
Простой вопрос – «как они могут поместиться в кабачке?» – ответ: «На большом противне!» - и соответствующий зрительный образ.
Простой вопрос: «жареная свинья?» - но соответствующего зрительного образа нет, и изобретательное «Я» задает вопрос: «Свиньи?» – и тут же идут беловатые контуры лежащих на противне двух свиней – больше в кабачке быть не может. «Почему они жареные?» – «Запах!» – «Запах?» - и идет ответ: образ запаха жареной свинины! (По всей вероятности, тема пыталась ответить на вопрос о зрительном образе поверхности жареной целиком свиньи, но я таких свиней никогда не видел, и ответа не было.)
Далее управление опять переходит от подтемы «Жареные свиньи» к основной теме «Железнодорожный кабак» и задается простой вопрос: «Зачем я здесь?» - Ответ: «Я куда-то еду!» - Вопрос: «Что еще, кроме еды, может быть в таком фантастическом железнодорожном кабачке?» – Ответ: «Книги в дорогу!»
Вопрос: «Что лучше всего читать в дороге?» – Ответ: «Книги с объемными рисунками!» (Возможен ответ: «Книги поярче!» - Вопрос: «Что обеспечит яркость книги?» – ответ: «Объемные рисунки!»)
И вот уже дан зрительный образ страницы такой книги. С рисунком! Но рисунок дан всего двумя объемными фигурами с обведенным жирными линиями абрисом. Легко понять, как во сне создался этот рисунок: это совмещение двух объемных фигур, виденных мною когда-то, с вопросом: «А где же признаки рисунка в книге?» – и ответ на него – элементы жирных линий абриса из виденных мною когда-то рисунков, приписанные психикой чисто категорно к объемному рисунку, виденному в жизни ранее.
Удивленное «Я» задает вопрос: «а как это возможно – объемные рисунки в книге?»
Категорная память услужливо подсовывает ответ, что стереоскопическое изображение состоит из двух рисунков – для правого и для левого глаза!
И тема «Книга с объемными рисунками» по закону «Запрос «Я»» - «Ответ темы» воспроизводит два наложенных друг на друга листа книги – один полупрозрачный и один плотный – с двумя почти одинаковыми изображениями для двух глаз.
Надо сказать, что во сне (что весьма редко) я видел, как расходятся полупрозрачная и плотная страницы, и знал, что я их развожу пальцами. Но своей руки не видел, хотя пальцы должны были быть «в кадре».
Движения и запахи во сне вещь крайне редкая. Такие сны производят (даже в процессе наблюдения сна) впечатление необычной яркости.
Глава 3. Выводы из главы 2
Сон задан темой – гипно-Вожаком – или наиболее возбужденным участком темы – подтемой. При этом «Я» задает теме вопросы, а тема дает слово-ответ и соответствующий ему образ (не только зрительный). Вместо слова в качестве ответа может быть стандартное понятие из нескольких слов, например «запах жареной свинины», «запах еды» и т.п.
«Я» задает вопросы до тех пор, пока яркость созданного из чередования образов сочетания характеристик объекта не удовлетворит «Я». Объектом является тема или подтема.
Большинство вопросов очень простые: «Контур?», или «Линия?», или «Запах?», или «Куда?», или «Зачем?», или «Почему?», или «Какой?», или «Как?» – и касаются эти вопросы только свойств образа или подтемы. Иногда – темы.
Переходы от образа к образу или от подтемы к теме или от темы к подтеме или от темы к теме обусловлены более сложными вопросами.
Вопросов и словесных ответов мы не запоминаем, ибо они заслонены яркостью сочетаний ответов-образов, приписанных (категорно) объекту сна – теме или подтеме.
Тема или подтема почти всегда заданы существительными с прилагательными и причастиями, причем прилагательные и причастия по времени идут после существительного, например, «Кабачок подземный железнодорожный», или «Книга объемная», или «Книга яркая», или «Книга впечатляющая».
Реже идут определения, выражаемые не прилагательными и не причастиями, например, «Книга с объемными картинками», или «Книга, дающая яркое зрительное впечатление».
Но определение всегда идет по времени после определяемого существительного. (Ибо определение идет сразу после вопроса по образу, заданного «Я» теме или подтеме.)
Глаголы в снах носят подчиненный характер, редко воспроизводятся в образах и потому не запоминаются почти никогда.
Яркие глаголы, способные характеризовать фразу и требующие образного воспроизведения, в снах почти никогда не встречаются. Например, «влюбляться», «транжирить», «разворачивать», «разворачиваться», и т.п. Единственное исключение – глагол «Летать». Он часто становится темой ярких снов. Ибо тема «Я летаю!» – обеспечивает устойчивый сбой стереотипных алгоритмов в образах сна и, следовательно, такая тема становится гипно-Вожаком.
Поскольку «Я» в снотворчестве задает вопросы теме - гипно-Вожаку – гипноз в снотворчестве никогда не достигает третьей ступени, ибо «Я» не спит.
Зафиксируем также основное – что вслед за темой (или возможной подтемой) возникают определения ее. А подтемы всегда возникают вслед за темой.
Т.е. если выкинуть вопросы сна о подземном железнодорожном кабачке, сон этот описывается так на языке, свойственном мозгу: «Кабачок подземный из прошлых веков, железнодорожный, с расставленными в нем стульями и столами грубыми и обшарпанными. Я (сижу) на стуле, (потом подхожу к углу) – и (вижу) в углу противень железный с двумя свиньями цельножаренными (поскольку) от них исходит запах жареной свинины.» Затем идет вторая часть сна: «Я, сидя в кабачке, раскрыл книгу, пригодную для чтения в поезде, поскольку она очень яркая, ибо картинки в ней объемные, т.е., по всей видимости, стереоскопические. Страница книги с картинкой состоит из двух картинок: на странице полупрозрачной – картинка верхняя для глаза левого, а затем идет страница плотная с картинкой нижней для глаза правого. Страницы нижнюю плотную и верхнюю полупрозрачную можно раздвинуть пальцами, что я и сделал.»
В этом описании можно «страницу полупрозрачную» заменить существительным «калька», а «страницу плотную» - существительным «бумага», поэтому в этих словосочетаниях существительное и прилагательное можно поменять местами: зрительный образ в мозгу для сочетания «существительное-прилагательное» был готовым.
Точно так же «глаз левый» и «глаз правый»: образ чувства стороны в сочетании с объектом у меня в мозгу был готов. Я «правое» и «левое» никогда не путаю, и ощущаю свой «правый глаз» как отдельный объект, а «левый глаз» – как отдельный.
В характеристике запаха – «запах жареной свинины» незачем менять местами слова, т.к. образ этого запаха в мозгу был готов.
Глава 4. Языки общения и естественный язык мозга.
Языки общения психологам стоит рассматривать только с двух точек зрения:
1) Яркость образного впечатления, создаваемого фразой на данном языке,
2) Трудность умственной работы ребенка, осваивающего язык, при составлении фраз данного языка или их понимании.
Пункт (1) сводится к силе эмоциональных всплесков при восприятии фраз.
Пункт (2) сводится к объему оперативной памяти, требующейся для построения фраз или для их восприятия.
При анализе пунктов (1) и (2) я буду исходить из того – быть может, неверного – предположения, что наиболее естественным для человека являлся бы язык, следующий законам создания образов в мозгу во сне. Потому что, хотя я русский, но в моих снах и в снах, описанных мне другими очень внимательными людьми, определения (даже прилагательные и причастия) почти всегда следовали после определяемого слова (даже существительного). А ведь в русском языке прилагательные и причастия почти всегда идут перед определяемым существительным (за исключением разговора людей забывчивых и невнимательных). Так что законы лексики родного языка при построении снов, видимо, значения не имеют – и опираться в понятии «естественный для мозга язык» можно только на законы построения снов.
Видимо, наиболее естественен для человека язык, в котором определения идут после определяемого слова. Например, иврит.
Далее. Тема любой фразы задается подлежащим и сказуемым. Тема сна всегда предшествует ее образному развертыванию. (И подтема – тоже предшествует ее образному развертыванию.)
Поэтому в естественном языке подлежащее и сказуемое (со своими определениями) должны предшествовать прочему содержанию фразы (дополнениям с их определениями).
Отметим, что сны производят впечатление отнюдь не благодаря фразам на естественном языке, а благодаря их образному развертыванию, а также развертыванию темы в подтемах или в одну подтему (иногда).
А мозг, как мы предположили, «разговаривает» на языке снов, т.е. на естественном языке. Т.е. образная интерпретация фразы или ее куска наступает в мозгу лишь после перевода фразы или ее куска на естественный язык мозга.
Но в русском и особенно в английском языке прилагательные и причастия идут перед определяемым ими существительным.
А в немецком языке и в санскрите сказуемое или его часть ставится в конец предложения (причем в санскритской письменности этот глагол помечается).
Что же породило все эти «неестественные» языки? Большинство развитых языков Земли – «неестественные»! Что их породило? Ответ: желание произвести чувственное впечатление на собеседника отдельной одинокой фразой! Причем неторопливо произнесенной.
В русском и английском языках мозг интерпретирует образно (на естественном языке мозга) группу прилагательных и причастий с определяемым ими существительным лишь после произнесения существительного, которое идет в группе последним. Образная интерпретация происходит быстро - и на существительном происходит эмоциональный всплеск в мозгу. Особенно сильны эмоциональные всплески в английском языке, где любое определение с помощью прилагательных и причастий предшествует определяемому существительному [за исключением (довольно редких) определений, задаваемых предлогами «of», «in» и «for»]. Но и такие эмоциональные всплески мы относим к всплескам средней силы, потому что есть еще всплески немецкого языка и санскрита.
В немецком языке и в санскрите образная интерпретация фразы наступает лишь в ее конце, после произнесения сказуемого. И происходит очень сильный эмоциональный всплеск. И он приходится на сказуемое – каково бы оно ни было.
В русском и в английском языках эмоциональный всплеск:
- в группе, определяющей тему фразы, идет на сказуемом, которое стоит чаще всего после подлежащего; причем всплеск идет и на определяемом прилагательными или причастиями подлежащем,
- в остальной фразе всплески идут на определяемых прилагательными или причастиями дополнениях.
В немецком языке и в устном санскрите (если таковой существовал) эмоциональный всплеск (сильный) приходится на сказуемое, каково бы оно ни было. На конец предложения. Т.е. на действие.
Нац. характер немцев: они очень трудолюбивы, т.е. любят осуществлять действия – причем им сравнительно все равно, что именно делать. И они сентиментальны, т.е. пустяковая фраза порождает сильные чувства в юном возрасте, ибо порождает эмоциональный всплеск.
Национальный характер древних индусов: были очень трудолюбивы, ибо возводили голыми руками храмы в джунглях. По всей вероятности, были сентиментальны, ибо кормили лесных «учителей»-отшельников за их сладкие речи – при крайне низкой производительности труда.
Национальный характер русских и англичан (общее): без повышения или перспективы повышения качества жизни (определяемого яркими прилагательными и причастиями, характеризующими предметы, т.е. существительные) делать ничего не заставишь. Сентиментальность средняя и сохраняется долго – не только в юности, как у немцев. Ибо эмоциональные всплески от фраз родного языка средние, и приходятся они не только на глаголы, но и на определяемые существительные.
Труд по составлению фраз:
- в русском и английском языках – средний,
-в немецком и в санскрите – большой, т.к. тема фразы должна следовать только в конце фразы, и ее нужно помнить, пока говоришь фразу. Такой труд приучает детей к труду вообще.
Французский язык, в котором определения чаще всего следуют за определяемым словом, мог бы быть близок к естественному языку мозга, если бы не обилие форм глаголов, расшифровка которых составляет для мозга ребенка труд – а взрослому приносит эмоциональный всплеск чуть слабее средней силы на сказуемых, причастиях и деепричастиях. Всплеск этот – всплеск внимания.
Иврит наиболее близок к естественному языку мозга. Поэтому в нем:
- труд по составлению и пониманию фраз минимален,
- эмоциональные всплески происходят только на очень быстро произносимых фразах. На неторопливо произнесенных фразах всплесков зачастую нет.
Послушайте, как тараторят израильтяне на родном иврите, чтобы хоть чуть-чуть произвести впечатление на собеседника!
Национальный характер израильтян: они ленивы. Они любят говорить – но мало что слушают, хотя труд по прослушиванию и пониманию фраз минимален. Сентиментальность израильтян с юности до конца средних лет растет. Ибо они долго учатся чувствовать слушаемые фразы.
Иврит – самый древний язык нашей молодой цивилизации, т.е. быстро создавшийся почти до своего современного состояния язык, в построении фраз следует естественному языку мозга. Фразы преследуют цель легкости построения и понимания и не преследуют цели достижения эмоциональных всплесков слушателя. Поэтому я считаю, что абсолютно не естественный в построении фраз очень древний санскрит видимо достался нам и древним индусам в наследство от умершей предыдущей цивилизации. Ибо он преследует явно цель наибольшего эмоционального всплеска у собеседника, а не цели легкости построения фраз и их понимания.
Немецкий язык создавался, видимо, в условиях борьбы создателей языка за эмоциональное воздействие на слушателей – или же пережил революцию, поставившую глагол в конец фразы, в условиях борьбы вождей-ораторов за силу эмоционального воздействия на слушателей.
Русский и английский языки пережили революции в условиях борьбы ораторов за силу эмоционального воздействия на слушателей. Революции эти поставили прилагательные и причастия перед определяемым существительным. До революции они помещались во фразе после существительного. И во всех языках увеличение числа глаголов происходило очень медленно – гораздо медленнее роста числа существительных, прилагательных и причастий (хотя причастие считается происходящим от глагола). (Это потому, что глаголы во снах не запоминаются.)
И одними из первых глаголов во всех языках были глаголы «дай», «хочу», «возьму», «кушать», «пить», «иду», «бегу» ... и «летаю»! Ибо глагол «летаю» описывает очень яркие сны! И производит впечатление на слушателей! А глагол «лечу» описывает ситуацию перед очень болезненным падением – это уже не во сне.
И еще одно: я разбирал только эмоциональные всплески, происходящие от структуры фраз. Я совершенно не учитывал эмоциональные всплески на редко употребляемых словах, наступающие от сбоев стереотипов мышления на таких словах.
Проанализировать языки с этой точки зрения предоставим лингвистам.
В русском языке есть поэт, использующий сбои мозга не только от описания необычных обстановок, но и от рифмованных редко употребляемых слов. Это Иван Елагин, профессор Мичиганского ун-та (США). Привожу примеры его поэзии:
«Вдруг раскаленный кратер
Улиц ночных померк:
Невидимый декоратор
Выключил фейерверк.»
«А в Антарктике
Между льдин
В белом фартуке
Жил пингвин.»
Почитайте! Замечательный по силе воздействия поэт! И отнюдь не лаконист. Он создает большие поэмы!
Русский язык допускает иногда синт. структуру предложения с подлежащим в конце предложения – и перевод его в синтаксис естественного языка мозга происходит лишь после подлежащего, с чем связан сильнейший эмоциональный всплеск в конце предложения (на подлежащем). Такие фразы часто использовал Булгаков. Но изобрел этот прием не он. Прием перенесения подлежащего как можно ближе к концу предложения встречался еще в героическом эпосе Древней Руси. Такое построение русских фраз называется «эпическим». В некоторых языках лит. стиль резко отличается от разговорного языка. Например в немецкой литературе избегают употребления сложных сказуемых со второй частью в конце предложения, хотя такие фразы производят эмоциональный всплеск большой силы на втором глаголе сказуемого в связи с переводом фразы на естественный язык мозга лишь в конце предложения. Но немецкая литература производит впечатление на немцев из-за необычного, нестереотипного построения фраз, отличающегося от разговорного языка, в котором сложные сказуемые со второй частью в конце предложения очень часты. Во французском письменном языке глаголы прошлого времени простые, а в устном языке двухчастные. В индийском языке древняя литература вся написана на санскрите, в котором сказуемое стоит в конце предложения, а современный разговорный и литературный язык – пракрит – этого не допускает; слова же в санскрите и в пракрите часто одинаковы, и отличаются они в основном синтаксисом предложений.
Японский язык по построению фраз таков: группа подлежащего – определения сказуемого – дополнения – сказуемое. Как видите, японцы уже с детства должны быть умственно трудолюбивы и в подростковом возрасте, в детстве и в юности должны крайне эмоционально переживать обращенные к ним фразы и легко подчиняться авторитетам.
Крайне тяжелая для усвоения письменность (иероглифическая словесная и слоговая) усиливает в японцах трудолюбие в процессе обучения письменности. Японская письменность позволяет любое слово написать несколькими способами, придающими слову разную эмоциональную окраску, что воспитывает в японцах любовь к письменности и скрытность чувств: японцу легче выразить чувства в написанной фразе, чем в сказанной. Поэтому японцы – индивидуалисты и любят писать стихи. А поскольку всплеск чувств во фразе всегда на глаголе – японцы очень любят действие.
Глава 4А. Логичность и страстность в юношеском возрасте у людей нации.
Наиболее логичны из известных мне наций французы:
-
у них мало всплесков эмоций при восприятии фраз родного языка – и поэтому всплески эмоций не мешают анализу логики,
-
у них сильны всплески внимания на глаголах – и это обостряет логический анализ речи,
-
обилие форм глаголов воспитывает в детях при построении фраз внимание к их логике.
Наиболее сентиментальны и влюбчивы молодые немцы (из известных мне наций):
у них сильны эмоциональные всплески на глаголах в конце длинных фраз (родного языка) со множеством определений.
И они же держат первое место по логичности после 30 лет и моложе 10 лет: это обусловлено привычкой с раннего детства к большому умственному труду в построении фраз. Так что как только (примерно к 30 годам) притупляются всплески эмоций от восприятия фраз – одерживает верх логика привычного к труду мышления.
Наиболее склонны искать Бога или секса из известных мне наций молодые израильтяне:
-
они лишены удовольствия эмоциональных всплесков при восприятии фраз родного языка,
-
они лишены всплесков внимания при восприятии фраз родного языка без редких слов.
Впрочем, французы тоже склонны искать Бога или секса – только искать Бога им мешает логичность.
Глава 4Б. Русские и англо-американцы.
В русском языке огромное обилие суффиксов для прилагательных, причастий и деепричастий, а их место во фразе не столь постоянно, как в английском языке. В английском языке если идет группа из нескольких существительных, то все они, кроме последнего, воспринимаются как прилагательные; а глагол, идущий перед подлежащим, всегда означает причастие.
Поэтому труд по образованию и построению фраз детьми на русском языке больше, чем на английском. Соответственно бесцельное трудолюбие среди русских имеет место чаще, чем среди англо-американцев.
Обилие построений фраз в зависимости от их эмоциональной окраски в русском языке значительно большее, чем в английском, поэтому эмоциональность и изворотливость мышления у русских больше. Американцы склонны думать неповоротливо, как машины – у русских же этого нет.
